Есть ли будущее у глобальных «фабрик людей»?

Полит-экономические «пазлы»

«Более 50 процентов избирателей готовы продать свой голос»… Такую цитату я встретил в одном из многочисленных подзаголовков среди потока сообщений в интернет. В наше время это суждение выглядит банальным, как бы понятным, и таким же повседневным, как покупка продуктов в супермаркете.

И все-таки, в этом очевидном и повседневном факте кроется вся тайна нашей жизни. Речь ведь идет о том, что сама возможность покупки голоса – это значит и возможность покупки воли человеческой. Ведь голосование есть ни что иное как «волеизъявление». А за волей стоит еще более значимое – жизненная позиция, представление о сущем и должном. Значит, при покупке голоса покупается и жизненная позиция.

Сам по себе акт купли-продажи в современном мире давно уже перестал быть грубым торгашеским действом. Нет, конечно факты прямого обмена денег на выборный бюллетень на выборах (или продукты, вещи – как «неденежный» обмен) тоже сплошь и рядом. Но все-таки, обменивая волю и позицию на деньги, продавец голоса уже делает жизненный выбор. Не в политике, а в самой жизни. Признает свою жизнь, позицию, волю - товаром, который можно с выгодой менять на денежный или материальный эквивалент. И признавать по факту ту, следующую жизнь, которая будет устроена и обеспечена уже БЕЗ его воли и позиции. В итоге, суть волеизъявления – в самой «продаже голоса-волеизъявления».

Еще каких-то 200 лет назад при покупке-продаже крепостных крестьян использовали обиходное «покупка душ» (-в русском языке). Не в духовном конечно, а скорее в «био-социальном» значении. Как покупка живого человека, обладающего сознанием, где сознание – лишь особенность, отличительная черта от коровы, овцы или лошади.

То есть, если полезность самого крепостного была вовсе не в сознании и духовных качествах, а в физических данных и каких-то навыках, то преимущество перед остальным «живым товаром» - лишь в том, что эта рабсила могла выполнять работу с сознанием.

Продажа на рынке своей рабочей силы (наемный труд, рабочая сила как товар) предполагает, что покупатель этого специфического товара оплачивает эту саму способность, исходя из некоего вполне осязаемого набора жизненных потребностей продавца (работника) – от питания до требований к стандартам жизни. Взаимоотношения продавца-рабочего и покупателя капиталиста (в т.ч., такого уникального как государство) прошли длинный путь от грошей на проживание в «лондонских трущобах» начала 19 века, до системы социального обеспечения, страхования жизни, предоставления жилья и даже обустройства культурно-массовой сферы, психологической помощи и даже миноритарного участия в собственннсти. За несколько столетий наемный труд как источник прибавочной стоимости прошел путь от «оплачиваемого раба» на заводе до «миноритарного партнера» капиталиста в ОАО.

И все же, покупка «голоса» и «волеизъявления» - совсем другое дело. Местопребывание, жизненный уклад, положение человека вообще от этого не изменяются в момент покупки-продажи. Зато дальнейшие обстоятельства жизни, вплоть до мироустройства, – могут происходить без его ведома, знания и влияния. Покупая голос, у него покупают право влиять на мир, оставаясь при этом вроде как автономным, таким же и тем же, что и вчера.

Грубые, рыночно-базарные формы покупки голоса характерны для обществ с низким уровнем жизни и доходов. Но в обществах с высоким доходом то же самое происходит при продвижении медиа-рекламы политических программ, использовании маркетинговых приемов «популизма» кандидатов и активная эксплуатация образа «хорошего будущего» как главного товарного предложения на рынке голосов. Ведь все чаще выборы удивляют неожиданными результатами мало-известных политических сил или неклассических политических лидеров, которые в считанные месяцы обеспечивают свой успех за счет удачной рекламы и популярного медиа-образа будущего, сформированного с помощью медиа. Продажа голоса в форме «фьючерсной сделки» - как обмен ожиданий на удобный и популярный «медиа-образ будущего» - та же самая купля-продажа, но в куда более завуалированной форме, без прямого обмена бюллетня на деньги.

Глобализация охватила мир. Но в данном случае, глобализация не в масштабах глобуса и географических координат, а в масштабах личного, индивидуального микрокосмоса. И добралась-таки до души, позиции и воли. То есть не только человеческие способности и навыки, знания могут быть товаром в качестве рабочей силы, но и сам полноценный человек, при памяти и с Богом в голове, - тоже товар, поскольку в продаже голоса и происходит этот самым скрытый, невидимый обмен.

Можно, конечно сделать оговорку, что когда речь идет о продаже голоса на выборах, то это относится только к человеку в ипостаси гражданина. Но в том то и парадокс, что даже с этой оговоркой суть не меняется. Как и с продажей своей рабочей силы, где товарность ограничивается лишь отдельной способностью, в случае с продажей голоса товарность имеет свое ограничение – гражданское право. Вот только касается оно не ограниченной сферы жизни, а всей жизни. Иногда – с радикальными последствиями. Чтобы пример был убедителен, достаточно представить, что голос продан в пользу будущего нацистского диктатора или волюнтариста, пошедшего на разрушение государства, продажу территорий или смену культурных и идеологических приоритетов жизни государства.

Товарооборот жизней и сама возможность покупки/продажи жизненного мира (человека в самом широком смысле) – фундаментальная, сущностная особенность современной жизни. Особенность современного человеко-товарного капитализма.

Капитализм как специфический способ властвования (Ф.Бродель, Дж. Арриги) с помощью финансовых инвестиций в передовые сферы предпринимательской стихии и, одновременно, ограничения конкуренции, постоянное стремитсяк монополии на развитие (как прибыльно-экономическое, так и социальное развитие, в самом широком смысле). То есть, капитализм – универсальное осуществление власти при помощи рынка, финансов и передовых технологий (передовых в данный конкретный исторический момент), и использования или подчинения других видов власти, включая власть государственную. Власть над предметами и людьми, обществами и их историей, богатствами и знаниями о них. Власть как господство и управление все-общественным развитии.

Пройдя путь товарно-вещного капитализма, и доведя развитие «вещного мира» до абсурда «потребительского общества», капитализм с необходимостью начал создавать условия для производства самих потребителей – «потребителей потребительского общества».

В этом новом мире макро- и микроглобализации в сферу производства и «массового потребления» вовлечены коммерциализиованные социальные институты (общественное воспитание и охрана здоровья, прежде всего), а также культурные продукты и традиции, мирозвоззренческие конструкты и знания.

Массовая кухня всех времен и народов, стиль и мода, стандарты поведения и организация труда, виды досуга и использования свободного времени, здоровье и образование (включая самообразования) – все это стало частью капитализированной системы массового производства. И конечный продукт этого «ковейера» - сам человеко-товар, новая универсалия современного мира.

На наших глазах возникают и гранятся целые культурно-потребительские мирыс тиражирующейся в штампах и стандартах формах - в т.н. «возрожденных традициях», «духовных школах», архитектурных решениях и стилях внешнего вида.

Сотни социумов, вовлеченный в глобальный оборот, получают образование, экономическую организацию и стандартизированные общественные институты словно матрицу развития, но в многообразии форм и с учетом культурных кодов, характерных для каждого социума.

Капитал научился жить конвейерным многообразием, конкурируя за успешность и емкость каждого проекта, «складывая» и «разбивая» новые социальные феномены в считанные годы. При этом, рукотворная пост-колониальная Африка, организованная в два десятка национальных государств, так не стала новой Францией или штатом Вашингтон. В государствах Латинской Америки нет массовых Силиконовых долин.

Современный капитализм, словно фармеровский «пирамидальный мир», стал сложнее, сочетая в себе «острова» пост-модерна с небоскребами и монорельсовым транспортом, и огромные социальные пространствам старых укладов и традиционной «до-капиталистической» экономики.

Освоев индустрию социо-проектирования и «человеко-товара», капитал сбросил с себя тяжесть территориальных владений и прямого имперского администрирования, перейдя к политике гибридного социокультурного влияния и производства целых стандартизированных культурно-потребительских «миров-сателлитов».

Примитивное, экономизированное представление о капитализме как «экономике товара, рынка и обмена», давно уже в прошлом. Если не считать, конечно, сохраняющиеся догмы в среди периферийной интеллектуальной среды, воспитанной на «Экономикс» и книгах Айн Рэнд.

Для большинства наций молодых государств, образовавшихся в процессе де-колонизации в ХХ веке, капитализм представлялся как некая естественная ступень развития, которой можно достичь за счет набора политических и экономических действий (идеология «модернизации», или о-современивание). На практике же, подавляющее большинство этих государств оставалось в качестве сырьевой, производственной или ресурсно-человеческой базы сложившегося разделения труда и центров накопления капитала. Самостоятельность национальной власти и провозглашенный суверенитет вовсе не означали самостоятельность развития и эффективность самоорганизации.

Включение новообразованных в XX веке новых государств в глобальную систему капитализма предполагало со-подчинение либо как отсталой периферии, либо как бывшего индустриального анклава, активы и человеческие ресурсы которого «подстраиваются» под потребности глобального капитала, в т.ч. – и за счет принуждения к частичной де-индустриализации излишков активов (особенно это коснулось государств, образовавшихся после распада высоко-индустриального СССР). Де-индустриализация позволяет разрушить связность средств производства (и соответствующих им технологических укладов, организации, интеллектуальной базы) с рабочей силой, произвести востребованный извне излишек человеческого капитала для внешнего рынка, и одновременно - снизить конкурентное напряжение, перераспределить активы и рынки для уравновешивания глобального рынка.

Таким образом, принудительная «очаговая» модернизация и «скачки» неразвитых обществ, в одних случаях, и де-индустриализация кризисных обществ, не выдержавших конкуренции, в других, - оба подхода обеспечивают выбрасывание на рынок излишка человеческих ресурсов, которые вовлекаются (причем управляемо) в общий капитало-оборот.

Что же касается самих молодых государств и их политических элит, то

На большом переходе из «длинного ХХ» в короткий ХХI век мы переживаем очередную трансформационную волну, изменяющую всю миро-систему. Речь идет о волнообразных циклах развития капитализма, где

Так называемый «американский цикл/век» уходит в прошлое. Как ушли в прошлое предшествующие ему «британский» (XVIII – нач. XX вв.), «голландский» (XVI-XVIII вв.) и «генуэзский» (XV-XVII вв) (периодизация Д.Арриги).

История капитализма, отраженная в циклах накопления и формирования «ядер» развития в конкретный период времени, свидетельствует о тесной взаимосвязи «ядер» с самыми прибыльными и технологически прогрессивными сферами деятельности, которые обеспечивают максимальную эффективность капитала. Исчерпание экономического (торговля, производство) и политического (влияние, военная сила, авторитет) потенциала старого центра накопления завершается «уходом в денежный капитал» и переносом капиталовложением в новый. Каждый прошлый лидер цикла, условно конечно, «переливается» в качестве со-участника в форме денежного капитала (ссуды, вложения, долевое участие) в новый центр. Вместе с тем, экономические, институциональные, технологические, пространственные и культурные высоты, достигнутые в уходящем цикле, становятся базой, предпосылкой и стартовой позицией для нового.

Бум морской торговли и активное взаимопроникновение средневековой Европы и Востока XII-XV вв обеспечил максимальную успешность геоэкономических торгово-финансовых центров – «большой четверки» итальянских городов-государств Генуи, Венеции, Флоренции, Милана.

Географическая экспансия XV-XVI вв, сопровождавшаяся откровенным грабежом, освоением меж-континентальных поставок товаров и новых финансовых операций (вексельный оборот), и последовавший за этим «взрывной» запрос на инженерию, судостроение, оружейное и мануфактурное производство создали возможности для роста мощи и накопления капитала в Нидерландах, Испании, Португалии, Франции и Англии. Старая олигархия («черная аристократия») великих торговых городов-государств с потерей былого могущества в мировой торговле сменила торговлю на ростовщичество, банковские услуги, династические и аристократические связи по горизонтали.

На какое-то время свободная республика Северных провинций (Нидерланды) стала «венецией севера» и первой «глобальной биржей», связав внутриконтинентальную торговлю, морские пути и меж-океанические связи. «Золотой век Голландии» - это не только расцвет науки, искусства и образования, но и огромный приток золота в буквальном смысле – за счет огромного объема торговых и финансово-инвестиционных операциях. А воплощением новой власти и влияния стала первая «ТНК» акционерного типа - Голландская Объединенная Ост-Индская компания.

Территориальные завоевания и формирование продуктивной колониальной периферии создали феномен крупных торгово-промышленных империй, где лидерство в борьбе с конкурентами (Испанская и Французская империи) буквально выборола себе Великая Британия. Капиталы Амстердама и Антверпена, голландских (и не только) предпринимателей, торговцев континентальной Европы «акционировался» с британскими финансово-торговыми компаниями и быстро-растущим британским территориальным империализмом

Начавшийся промышленный переворот и использование военной силы как способа продвижения торговых и промышленных интересов предпринимательского сословия усилили Британскую империю, опиравшуюся на государственную и частную военную мощь одновременно.

Британская Ост-Индская компания, просуществовавшая более 2,5 столетий, стала символом PaxBritannica, как уникальная "company-state". А пиратство с «благословлением» британской короны их каперского промысла – как своеобразный «межгосударственный налог» на Испанскую империю с помощью грабежа (хотя как исторический феномен, пиратство и пиратские республики 16-19вв, несомненно, феномен более сложный и глубокий).

Североамериканские свободные поселения и колонизированные земли под контролем короны стали драйвером новой модели развития капитализма - промышленно-предпринимательской. Американский капитализм был прагматичнее и «реактивней» британского. Пассионарные европейцы-колонизаторы, выходцы не только с Британии, но со всей континентальной Европы, воодушевленные идеей «Нового Христианского Мира» и протестанским мессианством, строили настоящее «царство божие на земле» (см. - о будущем государства и об американском государстве-предприятии).

Через полстолетия после гражданской войны и объединения в единое федеративное государство, США превратились в самую динамичную индустриальную империю с приоритетом нео-колониальной (гео-экономической, экс-территоририальной) политики и главным кредитором европейских держав, столкнувшихся в борьбе за рынки и территории на долгих 70 лет (Большая Мировая Империалистическая война, 1904-1975).

В свою очередь, Великая Британия, после длительной конкуренции со своими колониями в Новом Свете и поражения в войнах за независимость САСШ и «Север-Юг», одной из первых империй пошла на превентивную реформу собственного «империума» (реформы 1887-1931гг).

Прагматичный финансовый Лондон после потерь в первой мировой войне (1914-18гг, первая фаза Большой Мировой Империалистической войны 1904-1975гг) и финансовых перипетий в канун Великой Депрессии, сделал свой выбор в пользу нового исторического проекта - евро-атлантического альянса, в качестве ведущего партнера США и участника новых мега-проектов (транс-атлантическая и тихоокеанская зоны свободной торговли) вместе со своими сателлитами из Британского содружества наций.

Для всех циклов накопления капитала характерным является то, что собственно капиталистический класс, конкурируя и взаимодействуя, переправляет основной поток свободного денежного капитала и свои политико-идеологические усилия на развитие самых передовых и прибыльных сфер, независимо от традиций и сложившегося порядка вещей. А это приводит к смещению геоэкономических и геополитических центров накопления и концентрации капитала, выводя одних на передовые позиции мировой политики, и отодвигая, со-подчиняя – других.

В свою очередь, циклы накопления капитала с определенной периодичностью складываются в мега-трансформационные циклы («великие трансформации», К.Поланьи), которые характеризуются качественными изменениями институтов общественной, духовной жизни и социальной организации: государство, знание, производство и обмен, духовно-культурное наследие, etc. Концепт «великих трансформаций» был развит в работе российских философов «Глобальный капитализм: три великие трансформации» (В.Федотова, В.Колпаков, Н.Федотова).

Первая трансформация охватывает по времени самый длительный период капитализма – от перехода феодальных систем к либеральному капитализму XIX-нач XX вв. включительно (условно, генуэзский, амстердамский и лондонский циклы накопления капитала). Наука и научное сознание, Возрождение и Просвещение, Реформация, Географические Открытия и экспансия в Америке, Австралии, Африке и Индо-китае, светское государство, международная торговля и международное право, Вестфальская система (государственный суверенитет), либеральный рынок, политические идеологии и светские утопии, промышленность, территориальный империализм, понятие «модерна» (со-временность), первая глобализация.

Вторая трансформация (американский цикл накопления, ХХ век) связана прежде всего со становлением транснационального капитала (ТНК), государственно-монополитического капитализма и политического империализма, и конкуренцией трех моделей индустриализации – т.н. «фордистско-кейнсианской», «фашистского государства-нации» и т.н. коммунистической модели «административного рынка» и номенклатурного капитализма. Вторая трансформация осуществлялась посредством Великой Мировой Империалистической войны (1904-1975гг), разрушения старой колониальной и созданием неоколониальной системы, бурного национально-государственного проектирования.

«Потребительское общество», социальная и половая эмансипация, социальное государство, развитие новых производительных сил – глобального военно-промышленного комплекса и нового коммуникационного комплекса (связь, радио, телевидение, интернет), создание наднациональных структур управления (Лига наций – ООН, военных блоков и региональных интеграционных структур, глобальных финансовых, торговых и пр. институтов по наднациональной координации и управлению), геополитическая гегемония одного сверхгосударства (США) – наиболее существенные черты второй трансформации.

Третья трансформация только разворачивается в условиях кризисной и неконфликтной смены центров накопления капитала – с Запада в Азию («короткий» азиатский цикл накопления) и новой конкуренцией разных социокультурных систем за концентрацию глобального капитала (будущий «дву-центричный» цикл накопления глобального капитализма ХХI+).

Социальная «бархатная» революция 1968+, в той или иной степени коснувшаяся всей миро-системы, стала катализатором перехода к новому циклу. Как отмечал И.Валлерстайн, два политические последствия этой революции – разочарование в «старых левых» и «старом государстве» привели к длительной политической нестабильности в большинстве развитых держав (США, Европа, Британия) и пост-колониальных макрорегионах.

Борьба за колониальное наследие (в т.ч. «советское наследие» в 1970-80е в связи с кризисом и войнами «третьего мира», продолжающееся и после развала самого СССР в 1991г.) и волюнтарный национальный «строительный бум»только набирают силу.

Пост-колониализм и формирование новой системы разделения труда катализировали амбиции новых национальных корпоративных элит в борьбе за максимизацию прибыли от продажи местных ресурсов развития (ископаемые, территориальные преимущества, эксплуатация и экспорт человеческого капитала).

Национальное проектирование Африки захлебнулось в этнических конфликтах, кризисе национально-государственнических прожектах и компрадорской жадности местных элит.

Прочерченный «на песке» Ближний Восток практически до 1970-х сохранял паритет местных этно-аристократий и западных ТНК в форме геоэкономического «совместного предприятия», и только просыпается в своей исторической субъектности (создание ОПЕК, амбициозные проекты возрождения «Персии» и «Османской империи», «исламского государства» и мирового «исламского порядка»).

В плену «догоняющего развития» и пост-колониальная Америка, где конфликт западных ТНК с национальными элитами и «неформальной экономикой» (наркотики, торговля людьми, контрафактная экономика, и пр.) привел к утверждению т.н. «латиноамериканской модели» капитализма.

И относительная стабильность сохранялась в Восточной Азии (за исключением затянувшейся Вьетнамской войны в Индо-Китае).

Именно в 1970-е экономические лидеры глобализированной американской экономики сделали ставку на рост и социокультурные преимущества азиатских обществ.

Организованность азиатских обществ, высокая степень их адаптивности, устойчивость азиатских социальных структур и государственных систем, идеократичность государств, сочетающая микст идеологий ХХ века с традицией, были востребованы в качестве новой базы глобальной индустриализации и формирования многоярусного, многоукладного мирового разделения труда.

«Бикфордов шнур» трансформации и перехода к новому, пятому циклу был подожжен нео-либеральными инструментами спекулятивного финансового капитала: очередной отказ от золотого стандарта, сдерживание развития старых центров роста, скачкообразные смещения центров инвестирования на периферию, с очевидными выгодами эксплуатации ее человеческих ресурсов, и глобальное дерривативное «воровство».

Геополитические рамки азиатского цикла задаются противоречивым процессом краха колониализма, который несколько столетий обеспечивал внешние источники богатств и ресурсов для развития Большого Запада, включая как старые территориальные империи, так и индустриальные державы нео-колониального типа (США, СССР).

Десятки американских и европейских ТНК вынесли свои производства в азиатский макрорегион, сохранив за собой интеллектуальное и технологическое лидерство. Азиатские «тигры» и «драконы» благодаря огромном человеческому потенциалу и дисциплинарному типу культуры стали новыми пассионариями капиталистического роста к концу XX– началу XXI вв.

«Японское чудо», «южнокорейский дракон», финансовое лидерство Гонг-Конга, успешная индустриализация и модернизация в Тайване, Сингапуре, Малайзии, Индонезии, Вьетнаме, и проект «возрождения Китая» (с начала 1980-х) - поворотные пункты в переходе от американского к азиатскому циклам накопления капитала.

Большая Азия в течение считанных десятилетий превратилась в «мировую фабрику».

Германский эксперимент (- создание «фашистского государства-нации» и империи «III рейха» на континенте) в реальной экономике и общественной жизни привел к сверхконцентрации капитала на межотраслевом уровне. Вчерашние отраслевые монополии, слившиеся с государственной властью, стали охватывать разные сферы деятельности – от производства оружия до культурной индустрии и идеологического дизайна.

Вместе с тем, эксперимент с несостоявшейся империей III рейха германского народа – впечатляющий, но не исключительный пример.

Фашистский эксперимент стал своего рода «инвестиционной площадкой» реализации модели максимальной мобилизации и консолидации монопольного капитала и государства, и апробацией управляемый «революций» и «контр-революций» на основе взращивания радикальных, мобилизующих все общество политических течений.

Это одна из самых длинных цитат в тексте, но ее многогранность и все-охватность того стоит. Тем более, что социальные эксперименты в национальных государствах Центрально-Восточной Европы начала XXI века (и Украина в первых рядах) имеют ряд общих черт с трагичным германским экспериментом первой половины XX века.

В эпоху ГМК первой половины XX века, для новой модели «конвейерного государства» нужен был социальный эксперимент, в котором жестокость репрессивной власти сочеталась бы с новыми практиками капитала по унормированию трудовой деятельности, досуга (свободного времени), не-протестного поведения (дисциплина), нормирование и управление потреблением («идеологизация» продукта, апробация суррогатных, навязанных, свойств – от стиля одежды до норм и ассортимента потребления).

В целом же, дисциплинарное, «унормированное» потребление в фашистской Германии и в тоталитарном СССР 30-50х, «фордизм-кейнсианизм» в США и Европе– разные формы о-существления государственно-монополистического капитализма (ГМК) и его трансформация в меж-отраслевое олигополистическое управление обществом. И от обратного, административно-командная система (страны социализма), распределительно-государственная система «ограниченного рынка» фашистских государств и «кейнсианская экономика» стран т.н. «западного капитализма» - это три исторические формы перехода миро-системы империалистического государственно-монополистического капитализма к олигополистической миро-системе.

«Межотраслевой концерн» как новый уровень развития капиталистической монополии – не только экономическое, но и полит-экономическое явление.

Капитал включился в непосредственное социальное управление, влившись в государство, и даже став «выше» государственной машины.

Капитал начать творить не только товары и услуги, но и сам «социальный мир», способный ему подчиняться и потреблять произведенными им «вещи».

Капитал учился «создавать массы» - потребителей, исполнителей и производителей нужных «вещей».

Схватка политических империй, в число которых в первой половине XX века входили Британия, США, Германия, императорская Япония и новообразованный Советский Союз, превратила войну в средство принудительной глобализации. Сила и военная экспансия, военные действия на территории всего земного шара, распространение технологий и коммуникаций радикально изменили мир.

Воюющие стороны считали целью войны сохранение и укрепление своих «политических империумов», территориальный порядок вещей.

Но сама глобальность войны, милитаризация мировой и национальной экономик, беспрецедентная идеологическая составляющая войны (особенно – в период т.н. «второй мировой») вывели капитал на новый уровень общественного производства – производство самого «социального мира» как целого, как продукта производства, с помощью и на основе человеческого и социального капитала.

По своей природе олигополия стремится к созданию «социально-потребительских миров», не ограниченных территорией и компетенцией национального государства, даже если речь идет о государстве-«политической империи»(будь-то Великая Британия, Франция, Германия или бСССР).

Олигополистический капитализм преодолевал изъяны и ограниченность территориально-милитарного «политического империализма», который тормозил развитие из-за огораживания и линейных конфликтов «за жизненное пространство», и сужал возможности конкуренции на рынках.

Олигополия снимала проблему сдерживания конкуренции на основе глобализации рынка и производства, позволила включить в конкуренцию «однородных» товаров, технологий и услуг геоэкономические инструменты и геокультурную составляющую.

В начале XX века широко распространенной стала точка зрения о новом империализме. Экономисты и философы ведущих капиталистических стран того времени на сравнительном анализе и обобщениях своего времени искали ответ на вопрос, как может сочетаться современная им просвещенная и свободная цивилизация с колониальными владениями и захватническими войнами. Факт соперничества сверхдержав, обладающих колониями и воюющих и с колониями, и с конкурентами был, неоспорим.

Подобная фиксация казалась бы тривиальной, если бы не одно «но».

Империи прошлого – от Древнего Египта и Ассирии до Рима и Римской империи германского народа – рассматривались как продукт насильственного объединения народов и территорий с целью территориального захвата и подчинения, насилия и перераспределения богатства путем прямого насилия (грабежа).

Вместе с тем, сведение империи и империализма к захвату и насилию – тоже аффект «исторического зрения».

Империум как «высшая власть» (- римской республики) отражал специфику древних до-национальных и до-капиталистических государств.

Другими словами, в до-капиталистическом мире большинство «городских» и территориальных государств стремились стать империями: создать свой «мир», реорганизовывая и преобразовывая пространство вокруг себя. Эллинские государства как наследие «короткой» империи Александра Македонского – характерный пример. Уникальными «империумами» были Древний Египет и персидская империя Ахеменидов (Персия), империя Гуптов (Индия) и Тюркский каганат.

Подчиненные пространства включались в единую систему администрирования и социо-культурного со-существования. А сами империи противостояли друг другу именно как альтернативные, «чужие» друг другу, организованные пространства («Восток»-«Запад», «Лес» и «Степь», «империя – барбарикум», и т.д.).

Собственно, этот же подход отражен и в понятии «мира-империи» И.Валлерстайна, создателя миросистемного метода в философии и политической экономии.

В борьбе за территории прошлые империи либо побеждают друг друга, разрушая имперское ядро и свергая династии, либо - их границы «замораживаются» как непересекаемые, непохожие друг на друга пространства.

Но в мире капитализма начиная с XV-XVI вв сталкивались интересы держав одной цивилизационной природы (однотипные миры-экономики), часто – с общей историей как экономической, так и духовно-культурной жизни. И под клише «Греция против Персии» (Европа-Азия, «Запад-Восток») или «Степная империя монголов против Руси» (Степь-Лес) это явно не подпадает.

Империалистическое поведение одно-родных капиталистических государств только на первый взгляд выглядело как парадокс. Конкуренция за территории и колонии как источник капиталистической прибыли предполагала не только прямой грабеж, административное подчинение, «колониальные налоги», мобилизационную повинность, но и наращивание торговли, экономизацию отношений, и даже вынесение части производства как выгодное дело, распространение технологий и знаний.

Империализм капиталистических государств и союзов – это борьба за «экономическое жизненное пространство», что намного больше чем просто доход от налогов и регулярных грабежей.

Стремление капитала к расширению и погоня за прибылью были и остаются сущностной чертой капитализма. Территории, человеческие и природные ресурсы, рынки привлекали предпринимателей, торговцев, ростовщиков и политических правителей, толкая на великие путешествия, военные авантюры и социальные эксперименты в новых землях. Любая экспансия при этом о-духотворялась само-ощущением «цивилизаторской миссии», помощи отсталым. Территории и народы вовклекались в огромный оборот торговли и производства силой и убеждением. Христианские миссионеры оказались самыми деятельными и эффективными менеджерами и «коучами» по внедрению новых правил и норм жизни, образования и нового поведения.

В этом смысле, огромное мировое пространство народов и континентов предстало в эпоху капитализма как единая «территория для освоения капитала». Лидеры капиталистических экономик, помня о величие прошлых империй и конкурируя между собой за новые сферы влияния, по существу, тоже реализовали свои собственные модели империй.

Первый этап капиталистического империализма – период экспансии итальянских городов-государств на Востоке и Севере, Великих географических открытий и формирования континентального рынка в самой Европе – развивался в рамках еще знакомых моделей «территориальных империй».

Колонизация, известная еще со времен греческой экспансии и персидского территориализма, ограничивалась торговлей, силовым удержанием территорий и жестокой эксплуатацией (а вернее сказать, прямым грабежем) природных ресурсов и населения. Новые земли - как «эльдорадо», источник доступного богатства и ресурсов, обеспечивавших накопление в самой метрополии. «Территориальный империализм» молодых капиталистических держав захватил весь период становления торгово-финансового и мануфактурно-промышленного капитализма. Генуэзские и венецианские колонии, территориальные завоевания Голландии, Португалии, Испании, Франции, Англии и Московии (позже российской империи) носили расширительный, экспансионистский характер.

Второй этап капиталистического империализма сочетал в себе бурный рост наций с оформлением территорий в организованный политический империум. «Политический империализм» стал возможен с формированием консолидированных наций-метрополий, формированием монополий в экономике и индустриальному освоению колониальных территорий.

Государственно-монополистический капитализм конца XIX-первой половины XX вв превратил государство в орудие силового политического и идеологического диктата для утверждения тех самым монопольных экономических интересов. «Политические империи» поздней Великой Британии с ее новообразованным Содружеством наций 1930-х, агрессивный национализм Италии, Германии, милитарный экспансионизм императорской Японии, бСССР как «империя с внутренним колониализмом», – наиболее яркие примеры политического империализма этого периода.

Борьба за «жизненное пространство» отражала энергию и амбицию капиталов крупных соперничающих государств-империй. Гео-политическое мышление амбициозных метрополий за удержание и рост своих «жизненных пространств» нашел отражение в историко-философских и географических построениях Данилевского, Ратцеля, Хаусхофера, Макиндера и др. Гео-политическое мышление – родное дитя империалистического государственно-монополистического капитализма.

Капитал объединил мир в экономическое и социальное целое. Гео-политическое мышление капиталистических империй «охватило» своими доктринами, идеологическими установками весь мировой социо-культурный и политический процесс.

В этой борьбе за новые сферы влияния капитал нуждался в государственной силе (слияние государства и капитала, «государственно-монополистический капитализм») и «философии интереса» (национал-имперские геополитические доктрины). Правящие политические классы и сословия ведущих мировых держав, воодушевленные идеей великого имперского будущего своей нации-государства, с легкостью принимали интерес капитала как «национальный». Господство в над-национальном (имперском) пространстве, которого можно достичь за счет утверждения пан-идей и утверждении на чужих «твердынях» собственного «духовного оружия» (К.Хаусхофер).

Война интересов и война империалистических «пан-идей» в масштабах мира сделала неизбежной и новую войну – мировую.

«Эпоха гео-политики» – это эпоха борьбы капиталистических империй за все-мирное пространство, с его рыночными ресурсами развития (земли, ископаемые, рынки сбыта, человеческий ресурс).

Геополитика стала господствующей формой политического мышления политических и экономических элит. «Господствующая нация», «национальные интересы», «сфера интересов и жизненное пространство» - обосновывали право на новое господство и доминирование над другими. И если ойкумена любой империи до-капиталистического мира ограничивалась, как правило, лишь освоенным и достигнутым (и соответствующие карты «со слонами и черепахами»), то у новых капиталистических империй не было «границ мира», но возникли линии, оси, сферы влияния и сферы интереса.

В начале ХХ века, в пространстве начавшейся, империалистической по своей природе, Большой мировой войны (1904-1975гг) основными игроками стали государства, которые опирались на единство интересов монополистического капитала и сильного правящего политического класса с гео-политическим мышлением.

Но результат Большой Мировой Империалистической войны – крах «политического империализма», переход от отраслевых монополий к глобальным концернам, экст-территориальности, бурному росту новых национально-государственных проектов на месте бывших колониальных владений. И если в начале уже далекого XIX века на карте мира было несколько десятков, то к окончанию Большой Мировой войны их стало около 200-т (!).

Со-временный нам капитализм (конец XX – начало XXI вв) действительно стал «человеко-центричным». «Человекоцентричность» как термин особенно популярен среди старшего поколения украинских гуманитариев, помнящих еще «социализм с человеческим лицом». Но «человекоцентричность» нового глобального капитализма связана вовсе не с гуманизмом или предпринимательской добродетелью, а с освоением нового качества и способностей индустриального производства – производство самого человека как орудия производства и потребителя, как универсального «производительного товара» (- индустрия человеко-товара, ЧТИ).

Предпосылки новой человеко-товарной индустрии (ЧТИ) созданы в рамках т.н. «фордистско-кейнсианского режима накопления». Этот режим накопления

Конвейерный «фордизм» и кейнсианский государственно-монополистический капитализм создали уникальные механизмы взаимосвязанного товарного производства и обеспеченного спроса, породил и новую индустрию – «индустрию потребностей».

В свою очередь, сбалансированный механизм производства потребительской стоимости с производством и тиражированием самой потребности в товаре или услуге, обеспеченный к тому же государственными компенсаторами и потребительским частным кредитованием («кейнсианская модель»), произвел качественно новую систему отношений - «потребительское общество» как социо-культурный феномен развитого индустриального общества, и новый социальный идеал - «общество благоденствия».

Со-временный капитализм, опираясь на поздне- и пост-индустриальную материальную базу производства, в качестве передовой технологии использует технологию «человеческого производства» - производства универсального «производительного товара» - человеко-товара.

Психология поведения и среда обитания, традиции социальных укладов, формы общественной организации, быта и специфика экономического поведения, культурное наследие, ценности жизни и духовно-идеологическое воспитание стали осваиваться как часть собственно производственного процесса.

Стандартизированное образование с преобладанием «знания-навыка», унифицированные «карьерные лифты» на основе стандартизированных технологий личностного роста, корпоративная культура трудовых коллективов и доступная сеть Интернет для само-образования и духовного потребления по доступным лекалам создают целостную инфраструктуру человеко-производства, как своеобразный образовательно-производственный комплекс (ОПК).

В рамках развивающейся человеко-товарной индустрии (ЧТИ) новой и быстрорастущей производительной силой стал медиа-производственный комплекс (МПК1), «связывающий» мир потребностей и мир потребительских стоимостей. Товар-вещь, товар-удовольствие, товар-эмоция, товар-знание, товар-идеологический продукт («духовная пища» - точнее не скажешь), товар-человеческий «массовый» индивид – стали равно-ценны для капитала.

Рабочая сила и потребитель теперь воспроизводятся как целостный «продукт системы», как новый универсальный человеко-товар. Вывернутая форма массового производства «массового человека». Не только его профессиональные навыки и качества, но его материальные, бытовые, культурные и морально-эстетические запросы, идеологические установки на жизнь стали предметом производства и «дизайна». «Массовый индивид» в широком социокультурном ассортименте – продукт новой передовой технологии современного капитализма. И этот конвейер «человеко-товаров» только набирает обороты.

Глобальная олигополия использует индустрию человеко-вещей (ИЧВ) и ее производительные силы (ОПК, МПК1, МПК2, ГКК) как основные экономические инструменты конкуренции за создание целостных культурно-потребительских миров как «рынков потребностей и предложений».

Это уже не старые отрасли «транспорта» или «связи», а целостные и высокоприбыльные глобальные системы производства нас с вами, со-временных, читающих Ф.Фукуяму в китайском фаст-фуде где-нибудь в Центральной Европе во время сезонной подработки, грантовой учебы или бюджетной турпоездки.

Социальные уклады, институты, стандарты и стереотипы поведения, образовательные штампы – стали продуктом индустриализированного глобального человеко-производства, с локализацией по регионам, странам, национальным проектам.

, где, напомню, сам капитал есть стоимость, приносящая прибавочную стоимость (самовозрастающая стоимость).

Что же нужно современному капиталисту от человеко-товара? Максимизация его эффективности как источника новаций для усиления конкурентоспособности своего производства, быстрого потребления новых «потребительских стоимостей», социальной включенности и толератности к такому характеру и темпу развития. Творческий (креативный) потенциал образованного индивида становится главным достоинством и преимуществом данного индивида как «рабочей силы», и одновременно – превращает его в самого «продвинутого» потребителя новшеств, апологета всего «нового», активного производителя, проводника и публичного лоббиста этих новшеств. Которым в новую эпоху «несть конца».

С одной стороны, современный капитализм все больше инвестиций направляет в сферы образования, организации свободного времени, расширения доли творческих профессий в самом производственном процессе, с другой – использует новые качества и запросы высокообразованного наемного труда для расширения предложений т.н. «статусного потребления», увеличения потребления в сфере массово-культурной, образовательной, социо-культурной сферах жизни.

«Общество потребления» в условиях нового человекотоварного капитализма перестает быть просто «обществом потребителей-обывателей», а превращается в общество «творческого само-потребления».

Увеличение доли творческих процессий и резкий рост в последние десятилетия численности т.н. «креативного класса» (программисты, дизайнеры, новаторы и эксперты всех мастей) создают объективную иллюзию новой структуры общества, новых возможностей и новых свобод, «нового образа жизни».

Так называемый «креативный класс», носитель идей и образа жизни нового прогресса, «передовой отряд глобального среднего класса», стал, пожалуй, квинтэссенцией капитализма нашего времени. Самая творческая, статусная и обеспеченная часть наемного труда производится теперь как необходимый элемент устойчивости и постоянно повышающейся конкурентоспособности самого капитала. В этом смысле, человеческий капитал – как «стоимость приносящая прибавочную стоимость» - это товарно-производимый (причем, в системе «массового производства»!), самый образованный и социо-культурно-адаптированный ресурс развития для капитала в целом. Искусство его производства, включения в капиталооборот, использование его творческо-креативного потенциала и обеспечение его форвардной позиции в системе общественного потребления «вещей и идей» - главная забота и приоритет для капитала как на национальном, так и в глобальном измерении.

Как определить это новое качество и уровень развития современного капитализма? Эпитетов «глобальный», «информационный», «олигополистический» явно недостаточно. Вернее, они уже не исчерпывают нового содержания и возможностей капитализма. Ведь

Большинство мыслителей XX-начала XXI века сходятся на том, что новая эпоха, будущая со-временность или Новый Модерн, – это прежде всего эпоха культуры и гео-культурного развития (духовность, знание, диалектика традиции и инновации).

Вместе с тем, каждый раз дискуссии о культуре упираются в сакраментальное: а что же такое «культура»? Ведь в это емкое понятие включается наследие и сама со-временность с ее динамичным материальным «телом», ноосфера, социальные организации и многое другое. И все же, культура шире и емче наличественного «мира вещей» и области «чистого». Это прежде всего деятельное понятие, отражающее и выражающее общественную практику в ее преемственности и развитии.

И в этом смысле культура есть «идеальное в материальном». Традиция, миф, религия, наука, искусство в разных формах воспроизводят и, одновременно, приумножают культуру на основе повседневной практики реального общества. Культуру, таким образом, следует рассматривать как продукт живой деятельности и сущностную составляющую самого «духа», сознания общества. Соответственно этому определению, цивилизация является организованной и институализированной культурой, ее «во-площением».

В начале 1990-х в ТОП интеллектуальных изданий вошла работа американского философа С.Хантингтона «Столкновение цивилизаций». Его суждения и выводы были подхвачены широким кругом аналитиков и политиков, книга разобрана на цитаты, а имя философа было смело вписано в почетный ряд таких мыслителей как Д.Вико, А.Гумбольдт, П.Риккерт, Ф.Гизо, Н.Данилевский, О.Шпенглер, А.Тойнби, У.Макнилл и др.

На фоне общего восторга от работы, диссонирующе звучат слова С.Переслегина о том, что в случае с работой С.Хантингтона мы имеем дело скорее со «стратегией», чем с философией, такой же как «Великая шахматная доска» З.Бжезинского.

Цивилизационный подход к анализу и осмыслению истории действительно стал признанным и распространенным не только среди историков и философов, но и среди политологов, социологов и экономистов, и даже действующих политиков. Философская абстракция превратилась в инструментальное теоретическое оружие, позволяющее вырабатывать вполне практические решение в диапазоне от маркетинговых стратегий до тактики ведения «гибридных войн» и национальных революций. Сам С.Хантингтон отметил, что:

Другими словами, стратегии государств и геополитических союзов, глобального капитала, интеллектуальных сообществ ориентированы на новый уровень конкуренции – цивилизационную конкуренцию, где сама «цивилизация» - это вполне конкретное, предметное социальное пространство. Примечательно и то, что автор «столкновения цивилизаций» утверждает: подобное взаимоотношение социальных пространств – исторический прецедент.

Новые культурно-потребительские миры, оформленные в конкурирующие гео-цивилизации, отразились и в пост-национальных, глобалистских идеологиях и идентичностях: Европа и «европеизация», Исламский мир и исламизация, Россия и «русский мир», Америка и «вестернизация». Особняком стоят нации-цивилизации, население которых само по себе – весомая часть планеты, а состав – сродни многоэтничному континенту (Китая и Индия).

В этом контексте, макрорегиональная интеграция, охватившая мир во второй половине ХХ века – это лишь переходной этап в развитии нового глобального мира, и поэтому – отражает его внешнюю, формальную сторону.

Культурно-потребительские миры оформляют региональную интеграцию на проектной цивилизационной платформе. Ведь современный Китай, Европа-ЕвроСоюз или «глобальный лидер США» - это очень молодые исторические феномены, которых в этом качестве, составе и социальной организации НЕ БЫЛО в истории еще каких-то 100 лет назад. Вернее, были исторические предтечи, использованные в мифо-дизайне, и политические образования, ставшие основой и «носителями» этих цивилизационных проектов.

Унификация культурных образом, стандартизация «цивилизационной идентичности» индивида и общества (-в), потребительские стандарты «ценностей и вещей» создали новый феномен – геокультурные империумы («гео-цивилизации»), состав которых – сотни миллионов и даже миллиарды индивидов, а территории охватывают по пол-, а то и целые континенты.

Конкуренция социо-культурных миров эпохи разворачивается на над-экономическом уровне. Мерилом становится социо-гуманитарный прогресс (эффективность и привлекательность социальной организации, «индекс счастья»), в то время как все более выпукло очерчивается неравномерность технологического развития, организации и оплаты труда, социального расслоения. Невозможно представить прогресс и стабильность в любом западном обществе, если бы там начала утверждаться кастовая стратификация современной Индии. Как, впрочем, сложно представить социальную стабильность в США в случае ее «латино-американизации» (теневые центры власти, клиентализм и пр.). В этом смысле, социо-культурные империумы, как миры вещно-духовного потребления, регионально и геополитически привязаны к новому районированию, а их культурные, исторические и социальные особенности стали основой нового проектирования «рынков сбыта, потребления и производства».

Социальные технологии и культурное проектирование вышли на первое место в качесве инструментом формирования целых «мир вещей и потребностей». Культурные традиции и социальные ценности превратились в набор проектной идентификации – как внешний вид для фейс-контроля, а сама цивилизационная культура из имманентной стала проектно-технологической.

Массовое производство в условиях международного разделения труда, глобальная трудовая и интеллектуальная миграция, взаимопроникновение укладов жизни и социальных организаций, глобальное информационное пространство создали уникальные возможности для капитала «поставить на конвейер» производство шаблонизированных культурных стереотипов (медиа-стереотипы, продукт МПК1), «географии потребления» (туристический, рекреационный и «переселенческий» бизнес, КК), глобального дизайна вещей и культурного наследия.

Валлерстайновская «товаризация всего» в эпоху человеко-товарного капитализма и гео-культурного империализма осуществляется через взаимодействие, «переплетение» глобальных экономических монополий с государством и социо-культурной традицией, «обычаев».

В этом взаимодействии государство(-ва) обеспечивают производителю возможности для монополизации продаж, а культивация и информационно-идеологическое сопровождение (функционирование МПК1, маркетинг, реклама, «интеллектуальные товары») обеспечивает монопсонизацию потребления (монополию одного покупателя) со стороны конкретного общества или целых культурных макро-сообществ. Организованный и внутренне структурированный культурно-потребительский мир, рыночно и идеологически оформленный в «цивилизацию», обеспечивает нужную максимизацию прибыли во всех сферах социально-экономической жизни - от строительства новых культурных артефактов, тиражирования «наследия» до глобальных «национальных фаст-фудов» и культурно-идеологически мотивированных вооруженных конфликтов, пожирающих миллиарды средств на вооружение, подготовку и пост-военную реабилитацию территорий.

С.Хантингтон в своих работах разделил современные нации и их культуры на две группы – «сильные» (которые способны инкорпорировать глобальные проявления общей культуры в уникальную форму своей локальной идентичности) и «слабые» (потребители «другого»). Тем самым он вновь актуализировал уже известное деление наций на так называемые «исторические» и «неисторические» (А.Тойнби).

Модернизация – это, по сути, перманентная культурная революция в эпоху товарно-человеческого капитализма. Потому что быть на «пике» общественных практик и влиять на эти практики, продвигать свои «культурные коды» как универсалии – это бесконечная гонка за развитием, которая действительно имеет революционный характер.

Быть со-временным в Новом Модерне – значит быть среди лидеров. Диапазон – от ценностного измерения потребительской стоимости, новых производственных практик, новых технологий, меняющих жизнь других, – к мифо-конструированию, проектированию глобально-приемлемых традиций. И этой конкуренции за развитие есть глобальная движущая сила – глобальный средний класс.

Стандартизированное образование и усредненные стандарты потребления, ориентированные на технологические, культурные и коммуникационные новшества, опосредованы культурно-потребительскими мирами («цивилизационными рамками).

Глобальный средний класс стал символом прогресса, предпринимательской активности и креативной деятельности практически во всех странах, регионах и цивилизациях. Ориентируясь на идеи прогрессизма и перманентного о-современивания, его представители одновременно погружены в национальную и цивилизационную традицию, «обычай» своего культурно-потребительского мира, и мотивированы к его ускоренному, реформистскому развитию. Поэтому не «пролетарии», а именно глобальный средний класс, разбитый на национальные, культурные и цивилизационные кластеры, становится постоянным источником внутренней нестабильности, неустойчивости местных политических режимов и государственных систем.

Вместо «перманентной пролетарской революции» - «перманентный модернизм», с опорой на максимально эффективное использование и технологизацию своих местных социальных укладов, традиционных устоев и культурных кодов. Но если пролетаризированный наемный труд (рабочий класс) был носителем идей и практики интернационализма, то глобальный средний класс укоренен в национальные и «цивилизационные» проекты, но при этом - мобилен и способен легко менять «кожу» (впрочем, как и веру, и личную «культурную идентичность», вместе с местом жительства и укладом жизни).

Волна таких «потребительских революций» охватила практически весь развивающийся мир в последнее десятилетие XX - первые десятилетия XXI века. Их характерная особенность – смена состава власти и коррекция организации власти без существенных изменений сути социальной и экономической политики, агрессивное применение социальной и культурной инженерии, технологический прогрессизм и популяризация со-временных стандартов потребления и стимулирования внутренних инвестиций в т.н. "передовые технологии" (цифровые технологии, медиа, коммуникации, новые материалы и новая энергетика). Часто – непосильных для местной экономики, испытывающей дефицит вложений в традиционный реальный сектор и инфраструктуру.

"Цветные революции" в Средней Азии, на Кавказе и в Центральной Европе, бунты и "революция мигрантов" в Африке и части Ближнего Востока, популистский революционаризм Латинской Америки – лишь отдельные примеры потребительской "революционной волны", стимулирующей общий тренд культурно-потребительской конкуренции за развитие.

В этой гонке смена режимов и очередные национальные и региональные программы развития "на собственных рельсах", и с собственными "ценностями" оттеняет реальные процессы инвестирования и оттока глобального капитала, который использует прорывы для максимальной прибыли (местные ресурсы, манипуляция национальными промышленными активами, "потребительское кредитование" и импортная агрессия - сброс товарных излишков на местные рынки). А затем - стимулирует новые революции и конкуренцию глобального среднего класса за счет организованного оттока инвестиционного капитала, перевода вчерашних миллиардных инвестиций и полученной прибыли в замороженные кэш-накопления. Что и происходит с регулярностью в последние несколько десятилетий.

«Приливы» и «отливы» глобального инвестиционного капитала в регионах развивающегося мира носят не только цикличный, но и управляемый целевой характер. В развивающемся мире гонка за развитием и модернизационная конуренция за лояльность глобальному капиталу стала уже устоявшейся моделью. Глобальный капитал в рамках всей мир-системы может фокусироваться как на отдельные культурно-потребительские миры (империумы-"цивилизации"), так и на отдельные страны. Искусство стимулировать местный прогрессизм и модернизм за счет целевого инвестирования или мягкого инвест-бойкота – эффективный инструмент управления развитием, который может использоваться и как оружие на поражение конкурента (напр., за счет управляемых внутренних конфликтов, войн или коллективной политики санкций).

Украина, переживая рецессию в условиях войны и демографического коллапса, фактически уже втянулась в свой "гестерезис".

А ведь каждый раз, когда глобальный капитал выходит на рынки развивающихся стран (прилив), опираясь на энергию укрепившегося среднего класса, это воспринимается как "национальный успех" и эффективность реформ. В то время как его «отлив» – становится поводом для критики, повышенной социальной активности среднего класса, ведущего за собой на улицы и площади миллионы реально обездоленных и обнищавших людей за следующей порцией революций, свержения режимов и "модернизационных прорывов".

Исключение – локализованный, революционный "исламский мир"Ближнего Востока и "социализм с китайской спецификой", который с трудом, но сдерживает вовлечение успешных китайских предпринимательских слоев в глобальное "общество потребления". Эти два, такие различные по масштабу и характеру, социальные феномена являются контра-версией будущего мироустройства. Поскольку, будучи частью современной мир-системы человеко-товарного капитализма и гео-культурного империализма, выступили в качестве двух революционных альтернатив: радикально-агрессивного"исламского миро-порядка" и эволюционной конвергенции, революции посредством управляемой эволюции.

Сподобалась стаття? Допоможи нам стати кращими! Даний медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться.