Есть ли будущее у глобальных «фабрик людей»?

Полит-экономические «пазлы»

Человеко-товарный капитализм, о-существляющий себя посредством гео-культурного империализма, формирует и новую архитектуру миро-порядка. Давно ушли с арены территориальные и политические империи. Многоликий мир национально-территориальных государств носит все более условный, «инструментальный» характер.

Пост-вестфальский ограниченный суверенитет и включенность элит национальных государств в над-национальные структуры (в диапазоне от регулирования вооружений до контроля за глобальным культурным наследием), глобальная финансовая система и переток капиталов в центры накопления капитала НЕЗАВИСИМО от состояния межгосударственных отношений, транс-территориальный миграционный поток – лишь отдельные черты новой архитектуры.

Простой пример «повседневной глобализации». В тысячах школ и институтов, в десятках стран мира, ученики и студенты получают образование по очень схожим правилам: урок или лекция, аудитория – преподаватель, оценка или балл – критерий освоенности предмета.

Еще 150-200 лет назад общественные институты передачи опыта, знаний и навыков в разных культурах различались радикально. В современном нам мире многие общественные практики и социальные институты стали явлением глобальным. Как правила дорожного движения. В сферах образования и организации рабочего пространства, организации городской жизни и личного свободного времени. Миллионы деталей, и все же – общие «лекала».

Обмен опытом, открытиями, богами и традициями, меж-культурный диалог во все времена был сущностной основой развития человечества. От первоначального разделения труда и примитивного обмена его продуктами – до многотысячной «детализации» функций и компетенций людей; от родового ритуала передачи опыта и навыка – до фьюжн-культуры, бесконечного мифо-дизайна и технологизированной, конвейерной эклектики всего и вся. Бес-предельное много-образие как новый тренд развития. В этом смысле, интернет и скоростные способы передачи знания, копирования и усовершенствования чужого – органичное дитя пост-модернистской эпохи.

Фьюжн-цивилизация – реальность, рожденная глобализмом второй половины ХХ века.

Глобальный фьюжн и иллюзия «конца истории», идеализированный в качестве «столпа истории и развития» средний класс, ожидания «общих стандартов жизни», универсальный, «плоский мир» - таким виделось будущее в очках фьюжн-цивилизации.

Экономисты часто обращают внимание на сугубо экономическое бремя глобального господства США в этот период: огромный государственный долг, «пустой» эмитированный доллар как мировая резервная валюта, сокращающийся реальный сектор, угрозы «черного» и «красного» интернационалов в растущей, как снежный ком, миграционной среде.

Но кризис последних десятилетиий ХХ века носил не только цикличный экономический характер. Исчерпал себя духовно-культурный смысл меркантильного глобального общества потребления. «Американская мечта» оказалась банальной обывательской мимикрией того самого «мещанина», которого Дж. Милль в уже далеком XIX веке сравнивал с «толпой сплоченной посредственности», «без невежества, но и без образования», где все «пошлеет и мельчает». Дух жизни оборачивается душком смерти.

Расцвет глобального «общества потребления» и его самоутверждение на крахе альтернативных социальных систем – гибридных социалистических империй и авторитарных диктатур-идеократий –действительно угрожал «концом истории». Но не как торжествующая либеральная идея, а как апокалипсис стагнирующего, мещанствующего общества.

В истории советской империи мировой кризис 1970-х остался внешним событием. Нефтедоллары и разрядка в условиях цикличного кризиса мировой экономики и крах Бреттон-Вудской системы выглядели убедительней. Вместе с тем, «застой 70-х», такой популярный в советской и пост-советской историографии, на самом деле был как раз «глобальным застоем».

Модель «общества благоденствия» и модернизационная агрессия Западного мира в отношении периферии оказались неспособны к продуктивному само-развитию. И даже крах советского лагеря в конце 1980-х-начале 90х, хоть и компенсировал прошлое напряжение «холодной войны», не создал условий для прорыва.

Прогрессистские мифы об информационной эре и прорывных «зеленых технологиях» на поверку оказались таким же «пузырем надежд», как и финансовые дерривативные пузыри. Собственно, первое и второе связаны. Фьюжн-идеал унифицированной конкуренции за развитие стал духовным тупиком, как бессмысленная пост-модернистская инсталляция «нарисованной двери».

Хрупкий и молодой глобальный фьюжн-мир оказался нежизнеспособным в считанные десятилетия. «Чикагские мальчики» в России и «новые варвары» на фондовых биржах Лондона и Нью Йорка были такими же потребителями-обывателями, как и миллионы западных обывателей, дорожащих своим социальным пакетом и статусным потреблением.

Пост-модернизм глобализма, символ т.н. «американского века», в реальной жизни обернулся грубой силой одной сверх-державы и банальным меркантильным образом «среднего американца».

И звучит как пророчество утверждение Карла Мангейма:

Технологическое величие и культ изобилия – ничто по сравнению с замирающим, демотивированным социумом. Абстрактный и бездуховный глобальный фьюжн, его «протоколами» лечения и фэн-шуй в планировании жилья, оказался неспособен к росту, развитию, смысло-полаганию и целе-устремленности.

Человеко-товарный капитализм уже к концу ХХ века нуждался в перезагрузке – и в плане социальной организации, и в плане геополитической архитектуры, и в гео-социальном измерении.

Успешный эксперимент с радикальным движением «моджахедов» в Афганистане (в свое время мотивированных как боевая сила против советской империи), высоко-организованное интровертное японское общество, достигшее успехов в модернизации в 1960-70х при сохранении самобытности и внутренней социо-культурной целостности, пассионарные движения европейских романтиков конца 1960-1980х, сумевших быстро «забыть» Большую мировую войну ХХ века благодаря культу новых европейских ценностей, – все это свидетельствовало о необходимости, даже – критической необходимости новых ориентиров будущего, новых поводов для конкуренции и мотивов для развития, нового мифо-дизайна глобальной системы.

В этом смысле, поворот к гео-культурному стратегированию – не просто новая прорывная технология капиталистического уклада. Религия, культ, новая идентичность, новая коллективная миссия и новая конкуренция за человеческую историю – вот чего не хватало глобальной фьюжн-цивилизации на закате PaxAmericana.

И поэтому С.Переслегин справедливо рассматривает текст С.Хантингтона как одну из вполне практичных проектных разработок:

Европеизация и "европейский проект", Исламский мир с его радикальным крылом ИГИЛ и огромным массивом "умеренных", возрождающееся Британское Содружество, "вестернизация по-американски" с ее отложенной доктриной Монро, "Русский мир", "африканское единство", и - не вписывающийся в логику старой конкуренции "социализм с китайской спецификой".

Конкурирующие проектные миры, конкурирующие "глобализации", конкурирующие человеко-индустрии.

В новой глобальной конкуренции проектных цивилизационных платформ лишь китайская цивилизационная платформа способна из геокультурной мир-экономики превратиться в альтернативный и укрепляющийся центр накопления капитала и в действенную альтернативу историческому капитализму.

Среди философов и экономистов и по сегодняшний день длится спор о том, что же собой представляла советская «политическая империя» с точки зрения природы и характера ее социально-экономической системы. И если с определением «государственно-монополистический капитализм» (ГМК) западных держав первой половины ХХ века был определенный консенсус, то с природой и характеристикой советской социально-экономической системы – сплошные вопросы.

Долгое время в качестве базовой характеристики использовался тезис о «нетоварном производстве» в бСССР. Такие определения как «административно-командная экономика» и «бюрократический социализм» казались исчерпывающими. Анализ и описание современного капитализма в таком случае представлялся как научный взгляд на «магистральное развитие» всей мир-системы. А бСССР и сформировавшийся во второй половине XX века «социалистический лагерь» - как побочная, случайная ветвь развития, «ошибка человеческой природы». И.Валлерстайн – один из кумиров интеллектуалов левого толка конца ХХ-начала ХХIвв, - с определенной долей иронии называл большевистский эксперимент и весь социалистический лагерь «коммунистической прелюдией» (- к исторической «симфонии», которая еще не написана – авт.).

Пожалуй, только в последнее десятилетие существования советской политической империи, в условиях ее системного кризиса (- 1980-е), стала очевидной историческая и онтологическая связь ее индустриальной экономики, всего общественного производства советской мира-экономики (цивилизации) с общими закономерностями мир-системы глобального олигополистического капитализма.

Установление административного регламента в управлении экономическими отношениями обеспечивало гипетрофированно увеличенную долю перераспределенной общественной прибыли в основные средства производства (индустриальный уклад). Фиксированный денежный доход рабочей силы, натуральные формы расчета (сельское хозяйство) и репрессивные неэкономические методы эксплуатации (от Гулагов до субботников и «комсомольских починов») обеспечивали максимальную ЭКОНОМИЧЕСКУЮ эффективность системы в условиях административной организации рынка и распоряжения рабочей силой, по существу – «внутриколониальную» в худшем, насильственном ее варианте. Беспрецедентный случай в истории для «политической империи» - самоколонизация, охватывающая и метрополию, и окраины.

«Внутренний колониализм» СССР в кратчайшие сроки (1925-1940-е) обеспечил создание государственно-монополистического капитализма, в котором дефицит потребления и рабски ограниченная оплата труда на рынке обеспечивались репрессивными механизмами и социо-культурной компенсацией (всеобщее образование, внегосударственная мобилизация общественной активности через массовые общественные организации), а также созданной системой организованного массового потребления культурно-идеологического продукта (кинопроизводство, «социалистический реализм» и масс-культ, «народное творчество»).

Таким образом, СССР прошел ту же монополистическую фазу капитализма, но в своей уникальной форме административного рынка и репрессивной по характеру системы управления. Его альтер-эго – европейский фашизм в Германии, в Италии – развивался очень схожими путями, используя те же механизмы гражданских репрессий и лагерей, идеологической мобилизации, «общественных работ» и нормативного суррогатного потребления как инструментов дополнительной эксплуатации и управления трудовыми ресурсами. Но с существенным отличием – наличием внешнего проектного управления со стороны международного капитала, инвестировавшего в эксперименты новой индустрии управления человеком и произвоства «нового человека».

В конечном итоге, и в традиционных рыночных государствах Британии, США, Франции, и в странах «социалистического эксперимента», и в странах «stato totalitario» индустриализация и монополизм капитала были осуществлены. Высококонцентрированные, монопольные и милитаризированные экономики, где интересы крупного капитала (или его «административного распорядителя») слились с государственной властью – характерная черта всех без исключения индустриальных государств средины 20 века.

Ключевой вызов, рожденный индустрией и массовым производством, – расширенное потребление – стал причиной первого глубокого системного мирового кризиса – Великой Депрессии. «Фордистско-кейнсианская модель» позволила в западной системе организации рынка выйти из кризиса, запустив развитие т.н. «общества потребления», с его стимулирующими, кредитными и рекламно-потребительскими технологиями, но как особый гибрид кейнсианской модели с рузвельтовскими социальными программами.

В период ГМК и войны «политических империализмов», бСССР демонстрировал чудеса индустриализации и социальной мобилизации. Как, впрочем, и другие административно-политические формы управления рынком и обеспечения концентрации капитала и власти (европейский тоталитаризм, милитаризм Японии и послевоенного Китая, мобилизационная модель США в 1940-50гг и политика «маккартизма»).

Прорывы в области новых технологий и моделей социальной организации, привлекательные для мирового рынка, оставились недоступными для внедрения и тиражирования в формате рыночного обмена, но – уязвимы и доступны за счет промышленного и прочего шпионажа. Кстати, как и от обратного, - использовать мировой опыт новых технологий закрытая советская империя могла только путем шпионского воровства, копирования или теневой покупки. До сих пор не утихают споры, кто и что воровал, копировал в период бурного промышленного прогресса 1930-1960х.

Будучи вне потоков долгосрочного инвестирования мирового капитала в прорывные сферы производства и не открыв потребительский рынок, советский «социализм» и к началу 1970-х (очередной кризис капиталистической мир-системы) оставался в рамках сформировавшегося еще в 20-30 годы модели «внутреннего колониализма», с высоким уровнем эксплуатации населения. «Оттепель» и диетические хозрасчетные эксперименты 1960-х стимулировали рост влияния и накопления т.н. административного капитала для республиканской части номенлкатурного класса, но так и остались в истории временем нереализованных преобразований.

«Экономика дефицита» поразила систему, толкая на диспропорции и вырождение. Эта метаморфоза, в итоге, привела к последующему само-разрушению высокоиндустриальной товарной экономики, неспособной развиваться в условиях возникшего дефицитного потребительского рынка, теневой экономики (до 15% ВВП СССР в 1970е гг.) и теневого частного накопления нелегального богатства.

Человеческий и общественный капитал системы терял способность к мобилизации. А растущие неудовлетворенные потребности в условиях «экономики дефицита» стимулировали теневой сектор, мотивировали правящие группы к развитию суррогатных форм товарного произвоства и обмена вне легального рынка. К концу 1970-началу 1980х гг. бСССР стал страной «фасадного социализма», с огромным дефицитом предложения на потребительском рынке, и быстрорастущим рынком теневых товарных услуг, с формирующимся специфическим «классом капиталистов по-советски»- корпоратократии, к которой можно причислить политическую номенклатуру, теневых капиталистов-цеховиков, верхушку криминального мира.

Инертность командно-административных систем стала причиной кризиса и «перерождения» командно-административной системы в новую, более явную форму капитализма в «социалистической оболочке» - «номенклатурного капитализма» (см. приложение).

Таким образом, советская мир-экономика продемонстрировала жизнеспособность альтернативной модели индустриализации и локального накопления капитала (посредством планового управлпения и административного рынка), но оказалась неспособна стать конкурирующим центром накопления мирового капитала в силу закрытости, перекосов, неспособности адаптироваться к возможностям массового производства и требованиям «потребительского общества».

Так называемое «вырождение социализма» на самом деле было специфическим процессом взвращивания индустриального монопольного капитализма в оболочке («коже») административно-командной системы. Но при достижении предела концентрации капитала системы в тяжелой индустрии и оборонном комплексе, высоком уровне эксплуатации и критическом дефиците на потребительском рынке система, как говорится, «дала сбой». К концу 1970-началу 1980х изменения были неизбежны. В речах руководства компартии слово «перестройка» появилось еще на 26 съезде в 1981 году. Вопрос – какие изменения и «перестройка» чего?

С.Меньшиков делает акцент на «эксплуатации населения». Категория «население» использована неслучайно. В советской империи за 7 десятилетий ее существования действительно сложилась специфическая политическая нация – в рамках дисциплинарно-репрессивной культуры, многонационального симбиоза и с выраженным расслоением на два класса – «паразатический класс» номенлатуры и «многонациональной наемно-подчиненной рабочей силы», с многочисленными социальными подгруппами и сословными анклавами. Кстати, в западной советологии к концу 1970-х идеологический штамп «советский народ» игнорировался, но - использовалось синонимическое «нация-государство» (напр., в Докладе Римского Клуба 1979г. «Путеводитель в будущее: к более эффективным обществам», Б.Гаврилишин).

В бСССР и в большинстве ведущих индустриальных держав первой половины ХХ века, где капитал получил в управление всю государственную машину и влиял на институты государственности, именно «человеческое производство» стала ведущей и самой привлекательной сферой инвестирования и управления. «Общественное» образование и воспитание, «общественная» медицина, «общественные» институты мобилизации и управления молодым человеческим капиталом (массовые детские, юношеские организации) создавали условия для формирования проектного человеческого и социального капитала как неотъемлемой части всего капитализированного общественного производства. Не только принуждение и экономическая эксплуцатация, но и мотивированный, «одухотворенный» труд с унормированными требованиями к потреблению позволяли максимизировать как эффективность использования рабочей силы, так и лояльность, терпимость общества к такой организации. Мифо-творчество и мифо-дизайн, социальный инжениринг стали новыми инструментами проектного развития общества.

Нормы быта и жизни, унификация социального положения, культ «общего будущего» и мифо-мировоззренческие представления об устройстве мира, в котором представлена и постулирована «общая судьба», новая кодификация поведения и общих ценностей (советское законодательство и Моральный кодекс строителя коммунизма) – все это представляло собой уникальную систему воспроизводства гомогенной культурно-потребительской среды, устойчивой в развитии, управляемой как в экономической, так и в духовной сфере.

Гомо советикус (А.Зиновьев) действительно стал первым массовым продуктом организованного культурно-потребительского человеко-производства (советского «человейника»), со стереотипным поведением и высочайшей дисциплинарно-репрессивной культурой.

Советский эксперимент уникален с точки зрения его идеологической и социально-классовой организации (многонациональный класс «советского народа» и правящий «новый класс» номенклатуры), но все же стоит в ряду параллельных социальных проектов по организации «империумов» и «новых людей» - «Новой Римской империи» итальянских фашистов, III Рейх «истинных арийцев» нацистской Германии и пр.

Фернан Бродель в работе «Грамматика цивилизаций» (1963г.) в разделе «Марксизм и советская цивилизация сегодня», признавая особенность проектной цивилизационной платформы советской мир-экономики, отмечает возможность и успешной модели индустриализации по-советски с достижением социального благополучения, демократизации жизни и сохранении особенностей цивилизационного пути, с существенной оговоркой:

История свидетельствует об обратном. Некоторый романтизм Ф.Броделя в отношении будущего «социалистического индустриализма» и «советской цивилизации» уже тогда опровергался исследованиями М.Джиласа и Д.Боффы. СССР как проектная цивилизация не вышел за рамки номенклатурного капитализма, с административным рынком, высокоорганизованной дисциплинарно-репрессивной культурой, и расслоением на массовый класс «советских трудящихся» и правящий «новый класс» (М.Джилас).

Распад советской империи в 1990-е годы вот уже три десятилетия подается как успех целенаправленной экономической и политико-идеологической борьбы Запада. Противостояние систем и конкуренция «на поражение» на протяжении всего существования бСССР, несомненно были. Как, впрочем и взаимоприемлемое разделение мира на сферы влияния («два лагеря»), взаимодействие в периода глобальных кризисов (вторая мировая и выход из энергокризиса в 1970-х – два разнородных примера такого взаимодействия).

Но в условиях развернувшегося системного кризиса советской экономики и общества правящая номенклатура, достаточно «капитализированная» и сросшаяся с капиталистической «тенью», с огромным административным и финансовым капиталом, пошла на целенаправленный и договорной передел всего советского наследия.

Как отмечает С.Меньшиков, трансформация пост-советского общества могла состояться и без катастрофических потрясений, сбалансированно, с сохранением преимуществ многоукладной собственности, разумной централизации общественных доходов и справедливой оплаты рабочей силы. И такие пост-имперские модели, в сочетании с политикой гражданской консолидации и солидарности, способны были обеспечить формирование национального самосознания населения республик бСССР, сформировали бы устойчивую национальную политическую общность.

Это не только не развивало, а наоборот - блокировало развитие собственно новых национальных проектов, провоцировало социальные расколы, усиленные этническими, языковыми, региональными, культурными проблемами.

Конфликты, локализации и расколы возникли у большинства пост-советских республик – Армения, Азербайджан, Грузия, Таджикистан, Узбекистан, Молдова и Украина. Такие же риски – в РФ и Казахстане.

Пост-советские республики шли по худшему пути. Прикрываясь реформаторской риториков и мифологией «потребительского общества», «паразитический» класс правящей национальной корпоратократии (номенклатура, вышедшая из «тени» олигархия, криминал) создал уникальные коррупционные системы сверх-эксплуатации населения.

Все пространство бывшей советской цивилизации (пространство пост-гомо советикус) стремительно теряет качества социального и человеческого капитала индустриальной эпохи. Архаизация жизненного уклада и обострившиеся социальные противоречия опережают все модернистские новшества. Общества приобретает разно-родную молекулярную структуру «конфликтных множеств». Попытки реставрации советской цивилизации (политика России начала XXI века) лишь приостанавливают, но не решают проблем развития по существу. Бывшая советская мир-экономика заняла устойчивое место новой периферии глобального олигополистического (человеко-товарного) капитализма.

Еще в 1990-е, сменив «совок» на «научный национализм» и демократическую риторику, пост-советский капитализм в СНГ стал аргументом для широкого распространения идеологеммы об окончательной победе либерального капитализма и «конце истории». Вместе с тем, трансформация тоталитарного «казарменного социализма» первых десятилетий советской империи в скрытый «номенклатурный капитализм»1960-80х («оттепель»-«застой»), а затем - и в суррогатный капитализм в пост-советский период вовсе не означала, что альтернативные модели накопления капитала и конуренция с историческими центрами капитализма невозможны в будущем.

Сподобалась стаття? Допоможи нам стати кращими! Даний медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться.